I sympathize with frozen eyes turned inwards in my head
Разучился совсем сюда писать. Но иногда-то ведь надо же?
Я опустил руки. Правда. Во мне не осталось больше того энтузиазма, с которым я начинал этот дневник - "по посту в день" и так далее. Этот дневник не дает мне отдачи, которой я от него (наверное, даже и неоправданно) ожидал.
Я его все равно читаю каждый день - всё избранное, без исключения - но всё реже нахожу в себе силы что-то ответить. Не знаю, зачем. Словно мой эксперимент по очеловечиванию себя провалился.
Бывало, казалось, что вот - ну вот же человек, казалось бы, можно же еще немножко - и довериться, доверить всё, не хватало лишь одного слова, чтобы подтолкнуть меня -- а ведь я иначе не могу -- но этого слова так и не было, и чем дальше, тем больше я убеждался (а, быть может, и убеждал сам себя, быть может, я был и неправ, но некому было меня разубедить), что, наверное, все-таки эксперимент неудачен, наверное, мне все-таки тут не место, наверное, я уже получил здесь все, что мог -- и получил немало, не спорю, но--
Я снова стал сам собой - ничего не желающий, апатичный, замкнутый. Такой, я наверное, каждую осень. А, может быть, и нет. Не знаю. В конце концов, я перестал обновлять этот дневник еще летом, значит, дело не только в осенней тоске.
Мне сложно на что-то жаловаться; это ведь все, наверное, не жалобы. Не хочется, чтобы это так звучало, по крайней мере. И я, конечно, не спешу попрощаться с этим дневником (хоть и нашлись, конечно, другие способы общения с--) - я не умею так быстро бросать то, к чему привык -- но, пожалуй, обновлять его мне долгое время будет нечем.
Может быть, это и хорошо.
Хотя... кто знает--
Я опустил руки. Правда. Во мне не осталось больше того энтузиазма, с которым я начинал этот дневник - "по посту в день" и так далее. Этот дневник не дает мне отдачи, которой я от него (наверное, даже и неоправданно) ожидал.
Я его все равно читаю каждый день - всё избранное, без исключения - но всё реже нахожу в себе силы что-то ответить. Не знаю, зачем. Словно мой эксперимент по очеловечиванию себя провалился.
Бывало, казалось, что вот - ну вот же человек, казалось бы, можно же еще немножко - и довериться, доверить всё, не хватало лишь одного слова, чтобы подтолкнуть меня -- а ведь я иначе не могу -- но этого слова так и не было, и чем дальше, тем больше я убеждался (а, быть может, и убеждал сам себя, быть может, я был и неправ, но некому было меня разубедить), что, наверное, все-таки эксперимент неудачен, наверное, мне все-таки тут не место, наверное, я уже получил здесь все, что мог -- и получил немало, не спорю, но--
Я снова стал сам собой - ничего не желающий, апатичный, замкнутый. Такой, я наверное, каждую осень. А, может быть, и нет. Не знаю. В конце концов, я перестал обновлять этот дневник еще летом, значит, дело не только в осенней тоске.
Мне сложно на что-то жаловаться; это ведь все, наверное, не жалобы. Не хочется, чтобы это так звучало, по крайней мере. И я, конечно, не спешу попрощаться с этим дневником (хоть и нашлись, конечно, другие способы общения с--) - я не умею так быстро бросать то, к чему привык -- но, пожалуй, обновлять его мне долгое время будет нечем.
Может быть, это и хорошо.
Хотя... кто знает--
И сейчас... знаешь, я, например, тоже каждый день тщательно читаю всё избранное, но комментирую разве что записи лучших друзей. И Дневники тоже надолго забрасывала, но...
Знаешь, я надеюсь, что ты всё-таки будешь здесь писать, потому что твой Дневник - один из немногих по настоящему приятных для прочтения. А вся эта летне-осенняя апатия - она пройдет. Ведь даже осенью есть много очень красивых, ярких и просто приятных вещей. И людей.
Я слабо понимаю, почему твой эксперимент не удался и чем я могу помочь.
Но если хоть чем-то могу - обращайся, пожалуйста. Буду рада что-нибудь сделать для такого замечательного человека.
обращайся, пожалуйста. Буду рада что-нибудь сделать для такого замечательного человека.
quaint, ты действительно тот человек, с которым приятно говорить.